Неточные совпадения
Городничий. Что, Анна Андреевна? а? Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне не
виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с
каким дьяволом породнилась!
Не
видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на есть — доподлинно:
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не
привидитсяВо сне,
какие праздники,
Не день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Поспоривши, повздорили,
Повздоривши, подралися,
Подравшися, удумали
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не
видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на есть — доподлинно,
Кому жить любо-весело,
Вольготно на Руси?
На радости целуются,
Друг дружке обещаются
Вперед не драться зря,
А с толком дело спорное
По разуму, по-божески,
На чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не
видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда делу спорному
Решенья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни на есть доподлинно:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Милон.
Как я рад, мой любезный друг, что нечаянно
увиделся с тобою! Скажи,
каким случаем…
Действительно, это был он. Среди рдеющего кругом хвороста темная, полудикая фигура его казалась просветлевшею. Людям
виделся не тот нечистоплотный, блуждающий мутными глазами Архипушко,
каким его обыкновенно видали, не Архипушко, преданный предсмертным корчам и, подобно всякому другому смертному, бессильно борющийся против неизбежной гибели, а словно какой-то энтузиаст, изнемогающий под бременем переполнившего его восторга.
Извольте сами рассмотреть, не
видится ли тут
какого не совсем выгодного для вас предзнаменования?"
— Ни с кем мне не может быть так мало неприятно
видеться,
как с вами, — сказал Вронский. — Извините меня. Приятного в жизни мне нет.
— Здесь столько блеска, что глаза разбежались, — сказал он и пошел в беседку. Он улыбнулся жене,
как должен улыбнуться муж, встречая жену, с которою он только что
виделся, и поздоровался с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив с дамами и перекинувшись приветствиями с мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил с ним.
—
Как же! мы
виделись у Росси, помните, на этом вечере, где декламировала эта итальянская барышня — новая Рашель, — свободно заговорил Голенищев, без малейшего сожаления отводя взгляд от картины и обращаясь к художнику.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал,
как узнать это. Он
виделся с ней в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил
как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос,
как это сделать.
— Постойте, княгиня, надевать перчатку, дайте поцеловать вашу ручку. Ни за что я так не благодарен возвращению старинных мод,
как за целованье рук. — Он поцеловал руку Бетси. — Когда же
увидимся?
— Приезжайте обедать ко мне, — решительно сказала Анна,
как бы рассердившись на себя за свое смущение, но краснея,
как всегда, когда выказывала пред новым человеком свое положение. — Обед здесь не хорош, но, по крайней мере, вы
увидитесь с ним. Алексей изо всех полковых товарищей никого так не любит,
как вас.
Кто ж виноват? зачем она не хочет дать мне случай
видеться с нею наедине? Любовь,
как огонь, — без пищи гаснет. Авось ревность сделает то, чего не могли мои просьбы.
— От княгини Лиговской; дочь ее больна — расслабление нервов… Да не в этом дело, а вот что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако я вам советую быть осторожнее. Княгиня мне говорила нынче, что она знает, что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал…
как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким в ресторации. Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не
увидимся, вас ушлют куда-нибудь.
Многие были не без образования: председатель палаты знал наизусть «Людмилу» Жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: «Бор заснул, долина спит», и слово «чу!» так, что в самом деле
виделось,
как будто долина спит; для большего сходства он даже в это время зажмуривал глаза.
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и
виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, потому что Чичиков богат,
как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
— Особенно после ужина… Но если бы вы знали,
как мне жалко (я хотел сказать грустно, но не посмел), что вы скоро уедете и мы больше не
увидимся.
И она опустила тут же свою руку, положила хлеб на блюдо и,
как покорный ребенок, смотрела ему в очи. И пусть бы выразило чье-нибудь слово… но не властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что
видится иной раз во взорах девы, ниже́ того умиленного чувства, которым объемлется глядящий в такие взоры девы.
Разумихин выбрал город на железной дороге и в близком расстоянии от Петербурга, чтоб иметь возможность регулярно следить за всеми обстоятельствами процесса и в то же время
как можно чаще
видеться с Авдотьей Романовной.
— Я, Софья Семеновна, может, в Америку уеду, — сказал Свидригайлов, — и так
как мы
видимся с вами, вероятно, в последний раз, то я пришел кой-какие распоряжения сделать.
Ведь вам уже двадцатый год был тогда,
как последний-то раз мы
виделись: характер-то ваш я уже понял.
— Не знаю, право,
как вам сказать.
Видеться один раз я бы очень желал.
— Так к тебе ходит Авдотья Романовна, — проговорил он, скандируя слова, — а ты сам хочешь
видеться с человеком, который говорит, что воздуху надо больше, воздуху и… и стало быть, и это письмо… это тоже что-нибудь из того же, — заключил он
как бы про себя.
— Одно словцо-с, Родион Романович; там насчет всего этого прочего
как бог приведет, а все-таки по форме кой о чем придется спросить-с… так мы еще
увидимся, так-с.
— Ах, что ты, Дуня! Не сердись, пожалуйста, Родя… Зачем ты, Дуня! — заговорила в смущении Пульхерия Александровна, — это я, вправду, ехала сюда, всю дорогу мечтала, в вагоне:
как мы
увидимся,
как мы обо всем сообщим друг другу… и так была счастлива, что и дороги не видала! Да что я! Я и теперь счастлива… Напрасно ты, Дуня! Я уж тем только счастлива, что тебя вижу, Родя…
Варвара (встает). Ну, прощай! (Зевает, потом целует холодно,
как давно знакомого.) Завтра, смотрите, приходите пораньше! (Смотрит в ту сторону, куда пошли Борис и Катерина.) Будет вам прощаться-то, не навек расстаетесь, завтра
увидитесь. (Зевает и потягивается.)
Катерина. Вот
какую: чтобы не смела я без тебя ни под
каким видом ни говорить ни с кем чужим, ни
видеться, чтобы и думать я не смела ни о ком, кроме тебя.
Мы расстались дружески. Пугачев, увидя в толпе Акулину Памфиловну, погрозил пальцем и мигнул значительно; потом сел в кибитку, велел ехать в Берду, и когда лошади тронулись, то он еще раз высунулся из кибитки и закричал мне: «Прощай, ваше благородие! Авось
увидимся когда-нибудь». — Мы точно с ним
увиделись, но в
каких обстоятельствах!..
Не знаю. А меня так разбирает дрожь,
И при одной я мысли трушу,
Что Павел Афанасьич раз
Когда-нибудь поймает нас,
Разгонит, проклянёт!.. Да что? открыть ли душу?
Я в Софье Павловне не вижу ничего
Завидного. Дай бог ей век прожить богато,
Любила Чацкого когда-то,
Меня разлюбит,
как его.
Мой ангельчик, желал бы вполовину
К ней то же чувствовать, что чувствую к тебе;
Да нет,
как ни твержу себе,
Готовлюсь нежным быть, а
свижусь — и простыну.
— Спасибо, — усиленно заговорил он, — я этого не ожидал. Это доброе дело. Вот мы еще раз и
увиделись,
как вы обещали.
«Прощай, конечно, мы никогда больше не
увидимся. Я не такая подлая,
как тебе расскажут, я очень несчастная. Думаю, что и ты тоже» — какие-то слова густо зачеркнуты — «такой же. Если только можешь, брось все это. Нельзя всю жизнь прятаться, видишь. Брось, откажись, я говорю потому, что люблю, жалею тебя».
И,
как будто они
виделись вчера, Макаров тотчас заговорил о том, что он не успел договорить в больнице.
Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда
видеться — сделается не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я чувствую там отверделость)?
Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
Я и говорил, но, помните,
как: с боязнью, чтоб вы не поверили, чтоб этого не случилось; я вперед говорил все, что могут потом сказать другие, чтоб приготовить вас не слушать и не верить, а сам торопился
видеться с вами и думал: «Когда-то еще другой придет, я пока счастлив».
— Тогда и скажем,
как получишь письмо, а между тем все будут знать, что мы жених и невеста, и мы будем
видеться ежедневно. — Мне скучно, — прибавила она, — я томлюсь этими длинными днями; все замечают, ко мне пристают, намекают лукаво на тебя… Все это мне надоело!
Он приложил руку к сердцу: оно бьется сильно, но ровно,
как должно биться у честных людей. Опять он волнуется мыслию,
как Ольга сначала опечалится, когда он скажет, что не надо
видеться; потом он робко объявит о своем намерении, но прежде выпытает ее образ мыслей, упьется ее смущением, а там…
—
Как что? Ты обманываешь тетку, тайком уходишь из дома,
видишься наедине с мужчиной… Попробуй сказать это все в воскресенье, при гостях…
— Тарантьев, Иван Герасимыч! — говорил Штольц, пожимая плечами. — Ну, одевайся скорей, — торопил он. — А Тарантьеву скажи,
как придет, — прибавил он, обращаясь к Захару, — что мы дома не обедаем, и что Илья Ильич все лето не будет дома обедать, а осенью у него много будет дела, и что
видеться с ним не удастся…
— Нет, я с вами хотел
видеться, — начал Обломов, когда она села на диван,
как можно дальше от него, и смотрела на концы своей шали, которая,
как попона, покрывала ее до полу. Руки она прятала тоже под шаль.
— Да, — начал он говорить медленно, почти заикаясь, —
видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине… а я не хочу этого…
Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги… все это кончится в какой-нибудь год… тогда нет более разлуки, мы скажем все тетке, и… и…
— Ничего, ничего; а с братцем вашим я
увижусь завтра же, после того
как вы подпишете бумагу…
Как это можно? Да это смерть! А ведь было бы так! Он бы заболел. Он и не хотел разлуки, он бы не перенес ее, пришел бы умолять
видеться. «Зачем же я писал письмо?» — спросил он себя.
Теперь его поглотила любимая мысль: он думал о маленькой колонии друзей, которые поселятся в деревеньках и фермах, в пятнадцати или двадцати верстах вокруг его деревни,
как попеременно будут каждый день съезжаться друг к другу в гости, обедать, ужинать, танцевать; ему
видятся всё ясные дни, ясные лица, без забот и морщин, смеющиеся, круглые, с ярким румянцем, с двойным подбородком и неувядающим аппетитом; будет вечное лето, вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень…
— Бабушка! ты не поняла меня, — сказала она кротко, взяв ее за руки, — успокойся, я не жалуюсь тебе на него. Никогда не забывай, что я одна виновата — во всем… Он не знает, что произошло со мной, и оттого пишет. Ему надо только дать знать, объяснить,
как я больна, упала духом, — а ты собираешься, кажется, воевать! Я не того хочу. Я хотела написать ему сама и не могла, —
видеться недостает сил, если б я и хотела…
Тушин опять покачал ель, но молчал. Он входил в положение Марка и понимал,
какое чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не отвечал злым чувством на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк, из гордого упрямства, чтоб не быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или
видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем конец этим покушениям.
Эти три фигуры являлись ему, и
как артисту, всюду. Плеснет седой вал на море, мелькнет снежная вершина горы в Альпах — ему
видится в них седая голова бабушки. Она выглядывала из портретов старух Веласкеза, Жерар-Дова, —
как Вера из фигур Мурильо, Марфенька из головок Грёза, иногда Рафаэля…
— Уж он в книжную лавку ходил с ними: «Вот бы, — говорит купцам, —
какими книгами торговали!..» Ну, если он проговорится про вас, Марк! — с глубоким и нежным упреком сказала Вера. — То ли вы обещали мне всякий раз, когда расставались и просили
видеться опять?
Вера, узнав, что Райский не выходил со двора, пошла к нему в старый дом, куда он перешел с тех пор,
как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о новых письмах, узнать,
как он примет это, и, смотря по этому, дать ему понять, какова должна быть его роль, если бабушка возложит на него
видеться с Марком.